История первая

Господин Хэйтю невольно давал понять, что при его должности, возрасте и родственных связях каждое его слово имеет определенную ценность, и произносил их сам с большим уважением, подавая верный пример.
-- Меня беспокоит, что Хиро-тян так много времени проводит с лисом, - сказал он. - Мой сын должен проводить время так, как я считаю естественным, а я не считаю времяпрепровождение с лисом естественным. Но не это главное. Самое главное, что полностью лишает меня покоя: а вдруг его лис окажется... лисом?
Все было верно: как аристократ, господин Хэйтю был обязан говорить только значительные вещи и следить за тем, чтобы его слова не теряли веса. Однако любой, кто взглянул бы на него в этот момент, увидел бы растерянного человека, который очень хочет услышать сказанное мягким тоном «что ж ты, братец, сегодня чушь какую несешь».
Его собеседник, будучи существенно младше годами и проще в чине, напротив, кивнул со всем согласием, на какое был способен:
– Вы полностью правы, и проявлять подобные опасения мне видится делом высшего благоразумия.
Почтенный аристократ совсем огорчился, ведь он рассчитывал утопить свое беспокойство в маленьком бестолковом споре, перестать снова и снова возвращаться к мучащему его вопросу и приняться горевать из-за другой важной для него проблемы «меня никто не воспринимает всерьез».
-- И что, с вашей опытностью, вы бы посоветовали сделать? – брюзгливо спросил господин Хэйтю.
-- Моя опытность совершенно недостаточна, чтобы давать советы в подобной ситуации, -- с большим удовольствием ответил его собеседник. -- Может быть, я смогу найти человека, который был бы более сведущ, но мои способности вы преувеличиваете. Нет, нет, я могу только почтительно промолчать.
Господин Хэйтю вздохнул. "Я так одинок. Мне совершенно не на кого опереться в трудную минуту", -- с грустью подумал он, но потом отхлебнул еще немного чаю и тем отвлекся.

В разгар утра, когда солнце рассеяло влажную предрассветную прохладу, Хиро-тян со своим молодым лисом на руках вышел в сад. Всего за несколько недель дикий зверь приобрел привычку безмятежно сидеть, поставив передние лапы на голую человеческую ладонь, поэтому гулять с ним на руках было очень удобно. Он гордо поглядывал с высоты вокруг, а Хиро-тян смотрел на него и улыбался. Так они гуляли каждое утро, и каждое утро с того момента, как наступила осень, Хиро-тян испытывал лиса, не стал ли он достаточно здоровым, чтобы убежать на свободу.
Так и в это утро Хиро-тян прошел вдоль ограды и перед калиткой поставил лиса лапами на землю. Вдалеке был виден холм с невесомым осенним лесом на вершине.
– Мне кажется, сегодня ты совсем твердо стоишь на ногах. Смотри, вон там твой лес. Беги, все будет хорошо.
Со стороны леса подул шелковистый осенний ветер. Лис оглянулся, как будто желая сказать: «Хороший ты человек, Хиро-тян, только недогадливый», – опустил хвост и, припадая на одну лапу, прошел несколько шагов. Хиро-тян вздохнул.
– Ну вот. Тебе ничего не помогает.
Лис посмотрел на него большими влажными глазами, как будто соглашаясь: «Да, можно и так выразиться».
– Нет, не убегай! Ты пока еще не можешь самостоятельно добывать пищу.
Хиро-тян поймал лиса и снова взял на руки. Лис потоптался передними лапами по его ладони и устроился удобно. Несмотря на то, что лис приучился сидеть очень смирно, удерживать его на руках было уже не так просто, как в первые дни: его бока округлились, под шкурой чувствовались жирок и мускулы.
– По крайней мере, ты уже не отказываешь от еды. Значит, когда-нибудь тебе станет лучше, – чуть покачивая лиса на руках, сказал Хиро-тян.
Лис прикрыл глаза и словом не проговорился, что тех не уговаривают, кто не отказывается.
Не отпуская от себя лиса днем, Хиро-тян привык держать его рядом с собой и ночью. Было приятно обнимать его, и так становилось легче представлять себе разные приятные вещи.

– Я боюсь, ваш уважаемый сын действительно порабощен лисом, – сказал монах господину Хэйтю, – вы должны мне честно ответить кое на какие вопросы, и я постараюсь помочь.
– Я расскажу вам все, что знаю, – ответил тот сухо. Его вид выражал разом глубокое горе и мелкое недоверие. «Я – человек, которого постигло несчастье, – словно бы намекал господин Хэйтю, – а вы с меня, наверное, еще и деньги хотите взять».
-- Лис появился в вашем доме более пяти дней назад? – спросил монах.
-- Да какое там! – тут же дал волю раздражению бедный хозяин дома, – Мне полных восемь дней пришлось ждать, чтобы вы наконец ответили на мое письмо с приглашением, а вы говорите -- пять...
– Это было связано с особенностями моей службы. Я не всегда бываю свободен, за что прошу меня извинить. Напомню свой вопрос: насколько давно с вами живет это животное?
– Примерно с середины лета, – проворчал аристократ.
– Мне все понятно. Да, это не очень хорошо. Прошу заранее простить, но дальше мне придется задавать вопросы, которые будут касаться не только лиса, но и вашего уважаемого сына. Ваш уважаемый сын гладит этого лиса?
Господин Хэйтю с грустью подумал, что теперь монах назовет ситуацию подлинно серьезной и не сможет сказать в ответ ничего ободряющего. Аристократ же так ждал чего-то ободряющего, что даже хотел мелко сжульничать и ответить «нет», но он уже связал себя обещанием быть честным.
– Да. – ответил он и затосковал.
– Я так и думал, – сказал монах. – а много ли времени ваш уважаемый сын проводит, имея поблизости подозреваемого нами лиса?
– Почти все свое время, – ответил аристократ, и его тоска усилилась.
– Я предполагал, что так и будет, – сказал монах. – А что, кормит ли ваш уважаемый сын это ужасное животное какой-нибудь едой, дает ли ему воду?
– Еще как! – воскликнул почтенный аристократ, – эта зверюга уже вот такую морду у нас наела!
– Я поражен вашей откровенностью, – сказал монах, – Мне горестно настаивать на продолжении этого тяжелого разговора, но я должен спросить: замечали ли вы, что взгляд обсуждаемого нами животного, которое я даже лишний раз остерегусь называть обычным названием, слишком глубок и осмыслен, чтобы принадлежать обыкновенному зверю?
– Да, пожалуй, что так оно и есть, – ответил господин Хэйтю.
– Это то, чего я боялся, – кивнул монах. – А замечали ли вы раз или более, что лис как будто бы только что был здесь, а потом пропал из виду, а в иной момент как будто мелькнул в двух разных местах одновременно?
Господин Хэйтю вновь ответил утвердительно.
– Вы пугаете меня рассказом о своих злоключениях, – кивнул в такт ему монах, – и простите меня, что продолжаю свои расспросы, но мне нужно знать: берет ли на ночь ваш уважаемый сын того, кого он считает обычным животным, с собой в постель?
Господин Хэйтю уже кивал с большим азартом.
– Именно так все и происходит! – ответил он.
– Я даже не предполагал, что все зашло так далеко, – покачал головой монах. – Это означает, что не только благополучию, но и жизни вашего сына угрожает большая опасность.
Нужно ли говорить, как легко пренебрег в тот момент почтенный аристократ разницей в положении монаха и в своем собственном положении, и какой удивительной эта легкость показалась бы любому другому, кто обычно общался с этим значительным человеком при других обстоятельствах.
– Давайте разберемся с этим сегодня! Давайте закончим это прямо сейчас! Пожалуйста, вы же не можете просто сидеть и смотреть! Пожалуйста, очень вас прошу!
– Именно ради этого я здесь! – воскликнул монах.
И все же спустя мгновение господин Хэйтю чуть было не передумал.
– Вы не шутите? – спросил он чересчур высоким для своего статуса голосом, – ваша услуга стоит... Действительно столько?
Монах был очень спокоен и кивал утвердительно. Господин Хэйтю переспросил несколько раз. Наконец он поднялся и со словами «да я его лучше сам бесплатно выгоню!» отправился искать своего сына. Поскольку ему ни в службу, ни в домашних делах еще не приходилось сталкиваться ни с чем по-настоящему неприятным и опасным, он не знал, что сейчас как бы он ни поступил, поступит неправильно, потому что не думает, а торопится и суетится. Ему не хватало разумного и равного ему по рангу друга, который бы сказал: сядь, выпей чаю, посмотри, как моросит дождик и какими мелкими каплями он стекает по листьям твоего карликового бамбука; успокойся, все будет хорошо, потому что еще никогда не происходило никаких неприятностей оттого, что одно живое существо делало другому что-то хорошее; даже если бы ты был лисом, разве стал бы ты угрожать жизни того, кто четырежды в день кормит тебя мелко наструганной красной рыбой? Негодующий господин Хэйтю нашел своего сына на веранде. Лис сидел, засунув задние лапы в его рукав, а Хиро-тян сидел, опираясь подбородком о его плоский меховой лоб, и оба они смотрели на сад, где бешено крутилось колесико маленькой водяной мельницы.
-- С этого дня я запрещаю тебе держать в доме животных, -- сказал господин Хэйтю, -- Убери этого лиса с глаз моих сию секунду, и чтобы я его в доме больше никогда не видел.
Лис продолжал смотреть в сад, а Хиро-тян не мог поверить услышанному и даже боялся поднять глаза, хотя обернулся на звук голоса.
Тут на веранду вышел монах, почтительно подошел к хозяину дома и стал его уговаривать: ведь, говорил он, такой метод борьбы с лисами не может помочь; если бы все было так просто, никто бы не обращался к компетентным хорошо оплачиваемым специалистам. Разумеется, почтенный человек всегда поступает только так, как хочет, но готов ли он рискнуть, не зная, какие у его поступка будут последствия? Этого ли подлинно хочет почтенный человек? Господин Хэйтю от этих слов не стал ни спокоен, ни весел, но все же переменил свое решение: он махнул рукой, сказал "сделаю как посоветуете" и ушел. Хиро-тян поднял глаза на монаха и спросил: "Вы попросите, чтобы мне разрешили оставить лиса?" Монах сделал вид, что не услышал вопроса, и тоже ушел. Лис поднял шерсть дыбом.

Ночью Хиро-тян лег под одеяло со своим лисом и обнял его двумя руками. Лис поперебирал лапами по его груди, но выбраться не смог и остался лежать с ним. Хиро-тян ерошил его шерсть и беззвучно плакал от жалости к себе и к нему. Однако от тепла под одеялом он стал быстро засыпать. В полусне он прикасался губами к теплым лисьим ушам и бормотал что-то вроде "я рядом, я с тобой; скажи мне, что ты рядом, что ты со мной". Он старался как можно дольше не засыпать, чтобы как можно дольше знать, что держишь лиса в руках и гладишь его, и потому в конце концов он оказался в том мягком и уютном пространстве, где уже спишь, но еще знаешь об этом. Рядом с ним лежал теплый мягкий юноша, взрослый, с теплыми белыми руками, и этот юноша улыбался и ласкался к Хиро-тяну -- терся носом о его щеку, гладил ему волосы и говорил: "я с тобой, я рядом". Хиро-тян подумал: "Теперь я хочу быть твоим маленьким приблудным зверем, чтобы ты не хотел меня отпускать, когда на улице дождь". Юноша мягко перекатился на спину, и Хиро-тян оказался лежащим у него на груди, и юноша тепло обнимал его. "Я боюсь за тебя", -- сказал юноша и мягко прикоснулся губами к лицу Хиро-тяна. Его объятия стали крепче, и Хиро-тян мог только раскрывать свои объятия в ответ; юноша прижимал к себе его голову для нежных и многократных поцелуев, и другой рукой прижимал его к себе за талию, и Хиро-тян почти не мог пошевелиться.

– Что же мы будем делать? – спросил господин Хэйтю.
– Чтобы спасти вашего уважаемого сына, – сказал монах, – мне потребуется ваша помощь. Но вы не сможете мне помочь, если не пройдете очищение, потому что в вашем доме долго жил лис.
– И каким же образом мне нужно пройти очищение? – терпеливо спросил господин Хэйтю.
– Прежде всего вы должны мне отдать условленную плату, – не чинясь, ответил монах.
Добрый хозяин вздохнул, хоть и ожидал подобного, и стал доставать из рукавов свертки с деньгами. Он заранее набрал мелкой монетой, чтобы денег казалось больше. Монах взял их с большим удовольствием.
– Теперь я попрошу вас снять все ваши амулеты и другие подобные вещи, которые вы носили до сих пор, – продолжил монах, – ведь вы должны понимать, что после всего произошедшего они бесполезны.
Радуясь, что наконец-то началось действо, за которое он заплатил деньги, господин Хэйтю снял китайское зеркало, которое носил на шее, а также повыбрасывал из рукавов все бумажки с заклинаниями, которые время от времени покупал при посещении храмов, чтобы не оставалось ощущения, будто потратил время просто так.
– Теперь мы пойдем в сад, – сказал монах, – Нет, не берите зонтик, он вам не понадобится, – Ласково сказал он своему господину, который в нерешительности встал столбом перед выходом в сад с зонтиком в руках не двигался с места, -- Да что же вы в него вцепились? Все будет хорошо, вы не успеете промокнуть, я вам обещаю. Вот, оставьте здесь, при входе.
Тот вздохнул и оставил зонтик. Первым на мокрую землю ступил монах, за ним господин Хэйтю. Он укоризненно смотрел вверх, потому что быть недовольным погодой и с укоризной смотреть на монаха не считал возможным.
– Понимаю, что сейчас вам неуютно, – сказал монах, – и все же мне никак не избежать того, чтобы попросить вас снять вашу верхнюю одежду. Это совершенно необходимо.
Аристократ уже готов был поблагодарить монаха, отказаться от его услуг и попросить деньги обратно, хотя бы часть, но подумал, что монах обязательно начнет спорить, и ему стало лень. Он постарался сделать лицо как можно менее недовольным и принялся раздеваться, хотя весь дрожал и покрывался пупырышками. Между тем монах, который будто бы вовсе не испытывал никакого неудобства, сказал:
– И последняя моя к вам просьба будет такая...
Господин Хэйтю совсем расстроился: вдруг монах попросит чего-то неприличного? Не хотелось бы выполнять действительно все просьбы монаха, который был уже стар и неприятен.
– Вы должны произнести такую фразу, -- сказал монах, -- «Я буду молчать».
– Я буду молчать! – повторил аристократ и почувствовал, что звуки в самом деле перестали получаться у него в горле. Это его обрадовало: наконец-то начали происходить обещанные волшебные вещи; даже если лиса выгнать не получится, уже не будет того неприятного ощущения, будто деньги ушли к обыкновенному шарлатану.
– Вот и хорошо, – сказал монах. - Вы все сделали совершенно верно, спасибо вам.
Его челюсти многократно вытянулись, благодаря чему он с расстояния в несколько шагов, всего лишь не без изящества наклонив голову, впился господину Хэйтю в брюхо, откусил кусок и стал с чавканьем его жевать. Тот замахал руками и упал, естественно, не издав ни звука. Монах прожевал первый кусок, проглотил и обернулся. На веранде перед ним стоял совсем голый юноша с распущенными волосами, только что из-под теплого одеяла; даже казалось, что в сыром холодном воздухе от него шел пар.
– Извини, лис, – не без труда проговорил монах своей долгой пастью, – теперь тебе лучше уйти, в этом доме тебя больше некому будет кормить, потому что уважаемого сына моего глубокоуважаемого господина я тоже съем.
– Я одного не понимаю, почтенный монах Консо, – ответил ему юноша так, будто совсем пропустил мимо ушей все обращенные к нему слова, – Почему ты продолжаешь собирать с людей деньги? Я понимаю, если бы у тебя была надежда вернуться, но в таком состоянии, в каком ты есть сейчас, тебя точно не возьмут обратно в Миидэри, даже если ты вернешь всю украденную сумму.
– Ты начитанный лис, и мне приятно, что ты меня знаешь, – сказал монах, раздражаясь, – не мог бы ты поискать себе другое место для проживания прямо сейчас, иначе я буду о тебе беспокоиться.
– Да, – согласился юноша, – я понимаю твою угрозу, и еще сегодня утром я бы очень ее испугался, потому что тогда ты мог бы отгрызть мне голову за минуту-другую, но дело в том, что сегодня весь день в чай и еду нашему с тобой глубокоуважаемому господину кто-то подкладывал порошок из сушеных цветов чеснока и еще кое-каких полезных вещей; за день порошок впитался в его кровь, а кровь пропитала мясо, которое ты сейчас съел, и теперь ты стал ровно таким трухлявым, каким и должен быть согласно ходу вещей через сто лет после того, как повесился.
С этими словами юноша взял оставленный на веранде зонтик и проткнул им монаха насквозь. Почти сразу же с монаха стали слетать лоскуты одежды, отвалилась слишком тяжелая для тонкой костяной шеи голова, осыпались ребра и скоро остались торчком остались стоять только кости голени, потому что ступни почтенного монаха очень глубоко ушли во влажную землю. Юноша отвернулся, отряхнул зонтик, поставил его туда же, где взял, и одним прыжком перемахнул через ограду. Спустя мгновение его уже нив каком обличье не было видно в этой черной ночи.

«С этими колдунами, оборотнями и другими мошенниками никогда не угадаешь, кто собирается живьем выгрызть тебе печенку, а кто вроде бы нет, – думал умирающий аристократ. – Надо же было так прогадать. Я думал, монах хочет спасти меня от лиса, а оказалось, все наоборот. Хотя – нет, все они, в сущности, упыри, и нужны им только деньги и хороший стол».

Хиро-тян проснулся и не нашел лиса рядом с собой, видимо, потому он проснулся раньше обычного. И, пока дом не наполнился криками, он лежал и жалел себя, хотя во всем теле чувствовал теплое блаженство.